(отрывок)
Притворив за собой дверь, он шагнул в темноту. Фома не знал, куда идет. Он хотел встретить Близнеца ¾ сейчас он смог бы ответить ему на все те вопросы. Он спешил: “Я должен успеть, пока это не ушло, не закончилось. Пока оно со мною, я вижу мир по-другому и смогу показать ему все, убедить его…"
Близнец давно не показывался на глаза, но Дидим не сомневался, что он, не отставая, следует за ними и только выжидает удобного случая, чтобы заговорить с ним. Зная привычку Близнеца неожиданно появляться во время его одиноких прогулок, Фома вышел в ночь, чтобы самому найти эту встречу. "Ну где же ты?" ¾ шептал он, озираясь в темноте, пытаясь в бледном свете луны разглядеть среди ночных теней очертания своего двойника. Тщетно. Вифания мирно спала. Было тихо. Даже собаки почему-то молчали. Фома вышел за пределы селения и остановился у большой осины, росшей одиноко на невысоком холме сразу за окраинными постройками. Это дерево напомнило Фоме их последнюю встречу на берегу Иордана и то, как Близнец неожиданно появился тогда из-за могучего морщинистого ствола. Опершись спиною о дерево и закрыв глаза, Фома мысленно позвал Близнеца. Раз за разом он призывал его и ждал, будучи почему-то уверен, что тот его слышит.
Время шло, но Близнец не появлялся. Дидим так и стоял, прислонившись к стволу, с закрытыми глазами. То что узнал он этой ночью, все еще было с ним. Он все еще мог, если хотел, быть огромным цветком, распустившимся где-то высоко и оттуда, из вышины лишь наблюдать за лохматым рыжим бродягой по прозвищу Фома, стоявшим внизу у дерева. Но цветок не был застывшим ¾ он жил. Что-то в нем стало меняться, и неподвижный рыжий бродяга мог наблюдать за ним. Цветок закрывался. Большинство цветов распускаются и закрываются один раз в своей жизни, но есть такие, которые смыкают лепестки только на ночь, не увядая совсем, как бы опять превращаясь в бутон, готовый распуститься на следующее утро. Этот цветок был именно таким.
По мере того как он закрывался, исчезало вообще все, к чему привык Фома: блекли краски, ослабевали звуки, таяли воспоминания, и оценки "хорошо" и "плохо" сближались между собой, исчезали размеры вещей, запахи, к которым он привык и не замечал, улетучивались, - и их отсутствие становилось заметным. Все признаки мира, без которых, он был уверен, ничто не существует, таяли, словно соль под дождем, и вместе с ними исчезал и он сам: возраст, пол, мысли, даже вес его тела - все, что было им, все уходило в закрывающийся цветок, пока, наконец, все не стало единым, ровным, не имеющим отличий. Но мир и он сам продолжали существовать в этом скрытом непроявленном виде, спрятанными в бутон, бережно укрытыми и хранимыми.
Он не знал, сколько времени это длилось. Ему было хорошо и покойно. Но когда бутон снова стал раскрываться и вещи становиться самими собой, медленно наполняясь прежним содержанием, Фома ничуть этому не удивился, не испугался, как будто это было так же обычно, как заснуть и проснуться, и происходило с ним каждый день. Напротив, он чувствовал восторг, как если бы наблюдал сотворение мира заново.
"Боже мой, как это красиво!" ¾ думал Дидим, открывая глаза. Еще стояла ночь, но звезды потускнели, и первые отсветы близкой зари успели слегка разбавить розово-серым бархатную черноту на востоке. Он уже собрался идти обратно, как вдруг в десяти шагах от себя Фома заметил тень. Тень едва заметно качнулась ¾ это был человек.
"Близнец", ¾ сразу подумал Фома и шагнул к нему. Но это был другой. Человек, испугавшись его быстрого движения, отскочил в сторону, но тотчас остановился, а потом сделал шаг навстречу. Луна уже скрылась, но слабого света утренней зари было достаточно, чтобы Дидим легко мог узнать хорошо знакомые черты лица и фигуру.
¾ Как ты здесь очутился? ¾ спросил Фома, ожидая почему-то, что Искариот вот-вот растворится в воздухе или, по крайней мере, если и не исчезнет, то уж во всяком случае ответит несуразицу. Но тот неожиданно дал самое простое объяснение:
¾ Я шел за тобой. А потом ждал...
Иуда говорил спокойно. Его голос уже не звучал так жестко и возмущенно, как несколько часов назад, когда он возражал Учителю и так неприятно поразил Фому, но то, что он незаметно шел за ним и все это время простоял, наблюдая молча, заставило Фому насторожиться.
¾ Когда ты встал и ушел, ¾ продолжал между тем Иуда, ¾ я понял, что ты, как и я, возмущен его поведением, и подумал, что нам надо все обсудить и вместе решить, что делать.
От неожиданности Фома сделал шаг назад. Такое несоответствие между толкованием его ухода Иудой и тем, что на самом деле творилось в его душе, неприятно поразило его. "Бог мой, неужели это действительно выглядело именно так?!" ¾ вздохнул он.
¾ Нет. Ты неправильно понял. Я оставил вас по другой причине.
¾ По другой?! ¾ Теперь настал черед удивляться Иуде. Он представить себе не мог, что могла быть другая причина такого нарочитого и внезапного ухода Фомы. Какая досада! Значит, напрасно он шел за ним и так долго ждал ¾ все это зря? И перед ним не тот, кто разделяет его взгляд на происходящее? Но кто же тогда он, этот странный человек, и почему он повел себя так непонятно?
Фома догадывался, что сейчас чувствует Иуда, ему стало жаль его.
¾ Ты хотел что-то обсудить со мной. Пожалуйста. Я готов.
Иуда был смущен. Он рассчитывал, что между ним и Фомой уже есть взаимопонимание в главном, а теперь он стоял в нерешительности, даже не зная, с чего начать. Но отступать было поздно. Он ведь проговорился сразу, и нужно было как-то выпутываться, к тому же жгла досада на впустую потраченное время и обманутые надежды разделить с кем-то груз, скопившийся на душе.
Он решил сразу сказать самое важное. Слова сходили с языка тяжело. Он словно сталкивал их с повозки в холодную темноту, а они боялись и судорожно цеплялись за скользкие от росы борта, пытаясь избежать своей участи.
¾ Скажи мне честно, только не лукавь, не притворяйся, ты никогда не сомневался что он ¾ Христос?
Впервые товарищ, один из двенадцати, спросил Дидима об этом. Говорить об этом по негласному соглашению было не принято. Фома не сомневался, что наедине с самим собой каждый не раз задавал этот вопрос, но среди двенадцати это не обсуждалось.
Значит, пришло время сказать все откровенно. Что ж, уж он-то всегда готов.
Фома ответил, что он, действительно, иногда сомневается, но что для него не имеет большого значения, является их Учитель Христом или нет.
¾ Не имеет значения?! ¾ воскликнул в искреннем изумлении Иуда. ¾ Как же не имеет значения? Ведь если он не Христос, то все его учение ¾ богохульство! И это тоже не имеет значения?! А то, что тысячи людей обмануты и введены во грех ¾ это, по-твоему, тоже не имеет значения?!
Фома с тоской подумал о том, как хорошо ему было несколько минут назад, -- и вот все снова идет насмарку. Уставившись в землю, он по обычаю своему молчал, не желая спорить, в попытке сохранить в себе живую силу, которая иначе неминуемо покинет его.
Но Иуда расходился все больше и больше. Долго сдерживаемый гнев нашел, наконец, выход, и он выплескивал на товарища все, что наболело в душе:
¾ Он выдергивает из Писания те места, которые ему подходят, а если ему не хочется соблюдать Закон, он ведет себя так, как будто Закона вовсе не существует, и придумывает свои правила. Но этого мало. Если ему мешает свое же правило, то он как ни в чем не бывало меняет его.
Он дает другим советы, а сам поступает наоборот, ругает наших священников и фарисеев, но никто из них, даже самые никудышные, не поступают так, как он.
Фома, ты же умный и честный человек. Почему для тебя это не имеет значения?
¾ Послушай, Иуда. Главный выбор человек всегда делает сердцем, понимаешь, не головой ¾ сердцем. Сначала в своем сердце ты решаешь, кто прав, то есть, оно само решает, твое сердце, а уж потом ищешь соответствующие места в Писании и даже из жизни выбираешь те факты, которые милы выбору твоего сердца. Не скрываю, не все в Иисусе полностью нравится мне, но фарисеи, ¾ Фома рассмеялся, ¾ эти надутые лицемеры... Нет, мое сердце не может даже подумать о них всерьез.
¾ Но они очень серьезные люди, ¾ резко вдруг перебил его Иуда, ¾ и они думают о том, что делают, беспокоятся о нашем народе, поступают по Закону и отвечают за то, что говорят, а не меняют слово, как только это становится невыгодно.
¾ Так уж и не меняют?
Иуда нетерпеливо махнул рукой.
¾ Зачем он связывается с мытарями и грешниками?! Неужели это те, которые достойны Царствия Божия?! Разве можно верить, что он с ними из сострадания?! Тут напрашивается другое. Послушай, эти люди никогда не уважали Закон. Кому как не им в первую очередь понравятся его речи против веры наших отцов?
¾ Когда-то они нравились и тебе.
Иуда оставил это замечание без внимания.
¾ Всю жизнь они грешили, и вот теперь им предлагается полное прощение только за то, что они признают его. Конечно, любой из них скажет, что Иисус ¾ Сын Божий и пойдет за ним. А что им терять ¾ все равно ведь гореть в аду. Теперь скажи мне, зачем, как ты думаешь, ему все эти никчемные люди?
¾ Разве ты не помнишь? Хозяин звал на пир гостей, но те не пришли ¾ только тогда он позвал прохожих. Он должен кому-то передать на земле знание. Если достойные не хотят взять, ему просто приходится предлагать это случайным людям. Учить ¾ его миссия, он не имеет права таить то, что имеет в себе.
¾ И получается, что он собирает не лучших, а худших, тех кто грешит и нарушает Закон ¾ ведь только они и идут к нему на пир. Воронка, всасывающая в себя весь мусор, все отбросы. Так это же выходит религия наоборот.
¾ Для живой силы среди людей нет лучших и худших: как бы низко кто ни упал, кем бы ни стал на земле ¾ все равно, это ¾ человек. А покуда человек, то, значит, любим Богом. Это записано в каждом сердце человеческом, и Иисус прочитал для людей эту надпись. Любой может снискать благодать, если он еще человек, даже если он ни разу не поступил по Закону. Вот почему перед Богом все равны. Как бы ни сложилась жизнь, ты не утрачиваешь, пока ты жив душой, человеческой природы, а значит, способен воспринять благодать.
Но Иуда уже ничего не слушал. Как человек, пребывающий в глубоком душевном расстройстве, почти не обращая внимания на то, что ему отвечают, он вдруг перескакивал с одного на другое и, наклонившись к самому уху Фомы, уже жарко шептал:
¾ Нас же римляне всех уничтожат! Они позволяют нам свободно разгуливать и проповедовать просто потому, что пока до этого никому еще нет дела. Это только Петр с Андреем говорят, что Бог нас хранит. Ты увидишь, как он сохранит их, когда они заденут за живое хоть одного владетельного римлянина. Эти идиоты, вообразившие себя посланниками Сына Божия, ходят важные, как индюки, мня себя под защитой Бога. До сих пор мы еще по-настоящему не потревожили интересы никого из людей, имеющих власть, и у кого была бы охота нами заняться. В два дня всех этих посланников передавили бы как букашек, и Сын Божий ползал бы на коленях и молил о пощаде...
Иуда осекся. При последних словах его Дидим резко отстранился, как от мертвеца, которого он случайно принял за живого, и непроизвольным движением отряхнул одежду. Он был поражен даже не смыслом сказанного, а тем, что услышал ненависть, самую настоящую ненависть в голосе Иуды. Он и сам часто сомневался в Иисусе, но его сомнения никогда не сопровождались ненавистью. Его сомнения жили в голове, а в сердце любовь к Учителю оставалась неизменной. У Иуды же было по-другому. Он не просто сомневался умом ¾ он начинал ненавидеть, а это, по меркам Фомы было хуже всего, хуже самых крамольных мыслей и слов. Это было злым деянием души, а не просто ошибкой ума, ошибкой в сопоставлениях.
Потому Фома и отшатнулся в испуге от товарища. Он и жалел его, видя что тот захвачен в сети, тянущие и душащие его сердце, и знал, что не сможет помочь, и боялся, словно ядовитую змею. Фоме показалось, что в глазах Иуды промелькнуло что-то знакомое, что-то ледяное и жуткое, что он видел уже в других глазах. Но у кого? Нет, не вспомнить. Некоторое время оба молчали. Потом Иуда снова заговорил с какой-то новой дрожью в голосе, хотя уже спокойнее:
¾ Я понял. Я знаю, почему для тебя не имеет значения, Христос этот человек или лжец. Ты никогда до конца и не верил ему. Ты допускал, что он несет в себе Истину, но всегда продолжал сомневаться, всегда взвешивал "за" и "против". Поэтому, видя правду, ты даже не разочарован. Так ведь? - он заглянул в глаза Дидиму и удовлетворенно подтвердил: - Так. Ты подложил себе подушку на то место, куда боялся упасть. А моя мечта... все светлое, что во мне было... - он тяжело дышал, - сейчас летит вниз со страшной высоты, а я... боюсь того, что может быть там, внизу...
Он вдруг замолчал и, тяжело вздохнув, медленно повернулся и побрел прочь, задавив в себе недосказанное. Потом он побежал, но прорвавшихся рыданий уже невозможно было скрыть, и Фома стоял оцепенело, слушая тяжелые всхлипывания и бессильно наблюдая, как его товарищ исчезает в предрассветном сумраке и уносит в своем сердце победившую его ненависть.
Рассвет он встретил один. Вконец измотанный бессонной ночью и этим неприятным разговором, медленно пошел Дидим назад, к дому Лазаря. Совсем не таким вышел он оттуда и не затем, чтобы за одну недолгую ночь растерять впустую то, что подарил ему накануне Иисус. Он был пуст и разочарован: все живое знание, бывшее в нем, пропало куда-то, ухнуло, исчезло в черной пустоте, никому не нужное и никому не принесшее пользы. "Почему, ¾ думал Дидим с тяжелым сердцем, ¾ три года назад, когда все только начиналось, никто из нас не стал бы даже всерьез задумываться о том, не лжец ли Учитель, а просто посмеялся бы над такими нелепыми подозрениями и прогнал бы нехорошие мысли, не то что спорить и ссориться между собой. А сейчас..."
ѕ Потому что истина не подвластна времени, а если что-то подвластно времени ¾ значит это не истина, ѕ прервал его невеселые размышления громкий голос сзади.
Дидим испуганно оглянулся. Ну конечно, это был он, Близнец...
___________________________________________________________________________
Вы можете заказать эту книгу на сайте издательства "Лики культур"
