… Иван знал, что нельзя пробовать Кощеево пойло. И Иван храбро поднес к губам кружку и сделал первый глоток.
К голове прилила кровь. Каждое биение сердца отдавалось гулким эхом.
В окно влетела птица-удод,
протиснувшись между двумя ударами барабана,
и упала, разбившись о чей-то тяжелый взгляд.
— Так вот в чем мое к тебе дело, — начал Кощей. Он подобрал птицу и, разжав скрюченные коготки, вытащил маленькую букву “К”. — Был у меня ученик по имени Ёган. Был, да в один день и пропал. Скок-поскок — и нет его. Да не просто пропал, а еще и стащил ларец с уткой (при упоминании “утки” Иван почему-то подумал не о птице, а о запущенном в обращение ложном слухе и еще о больничном сосуде), да еще кое-что прихватил, без чего мне жить тяжко. Сам понимаешь, ч т о для Кощея утка. Поважнее будет чем сундук с золотом. В ней чё?
— Яйцо.
— Верно. Ну и так далее. Вернуть мне его ух как нужно — ничего для этого не пожалею. — Кощей дунул на удода, тот затрепыхал крыльями и вылетел в открытое окно. — Но дело это не простое. Самому мне за беглецом не угнаться. Стар я, Ваня. А ученичок-то мой тоже волшебства поднабрался, да и моих вещичек чудесных к рукам прибрал немало. Прыг — и нет его, а куды прыгнул ѕ не знамо, не ведомо. След простыл.
— Так и послал бы за ним слуг своих. Они вон какие бойкие.
— Бойкие-то они бойкие, только, говорю я тебе, что толку от них мало. Не чуют они следа. А ты, Ваня, чуешь, знаю, что чуешь — у тебя сердце доброе, человечное. Помоги мне — и я покажу тебе дорогу отсюда.
Иван рассматривал букву “К”, которую Кощей положил на стол. Это был не просто знак, вырезанный из бумаги или из дерева, не изображение буквы, даже не символ, созданный хитросплетением лучей света, не огонь в неоновой трубке, не голограмма — это была буква “К” сама по себе. Она лежала на столе, ожидая своей дальнейшей судьбы, живая и еще влажная, слегка раздраженная тем, что ее выдернули из уютного алфавита. Большая синяя муха с любопытством вилась вокруг.
— Ты выпей еще, Ваня, — подначивал Кощей, — выпей пивка моего.
И Иван послушно сделал второй глоток зелья.
Дверь скрипнула…
Упала чашка…
По острым скалам
Катился медленно холодный гладкий камень.
Кощей подобрал камень и положил его рядом с буквой.
— Ну как, согласен?
Слова волшебника пробивались к Ивану сквозь бурую вату. Ее нити колыхались и шуршали, задеваемые угловатыми нагромождениями звуков. “Опоил”, — успел подумать Иван, но было слишком поздно. Его мысли, и раньше не слишком-то стройные, совсем перестали слушаться. Ваня уже не сидел за столом, а нелепо раскинув неподвижные руки и ноги, медленно плыл по воздуху, задевая сапогами высокие зеленые стебли. Колдун был прямо перед ним. В отличие от застывшего в нелепой позе Ивана, он легко и плавно перемещался в пространстве, то касаясь своими холодными длинными пальцами лица и тела своего пленника, то отлетая куда-то в сторону и исчезая из виду.
— След — не примятая травка, след — не отпечаток на песке, след — это сетка из слов, где запутались оброненные похитителем чувства. Украденные у меня чувства. Собери их, и принеси мне, — доносился до Ивана красивый звучный голос злого волшебника. — Найди Ёгана-беглеца и верни мне ларец. Но помни, что сроку тебе — до зимы. Как только ударят морозы, твое путешествие кончится. Не успеешь — след простынет. На следующий год на поиск пойдет другой, а ты останешься здесь навсегда.
Старик пропал из виду, но вскоре вновь появился со знакомой кружкой в руке.
— А теперь сделай третий глоток.
И Иван в последний раз отхлебнул зелья.
Я брожу по высокой траве. Я потерял в ней что-то. Трава густая и высокая — ничего не видно. Я ищу уже очень долго. Надоело нагибаться и раздвигать руками непослушные жесткие стебли.
Я не знаю, что я потерял. Я не помню, что у меня было — но что-то очень хорошее, чего нет сейчас. И я знаю точно, что оно упало сюда, в сумасшедшую буйную зелень.
Может быть, просто птица-удод сильным крылом выбила из моих рук опасную игрушку, и скоро снова буду счастлив, когда о ней позабуду.
Или я, залюбовавшись закатом, сам от испуга разжал пальцы, услышав громкую глупость?
Вот оно! Нашел!
Моя потеря оказалась прохладным ключом, укрытым зеленой вуалью от унылой жары,
узором на древесной коре, грубым и полным глубокого смысла,
забытым словом: ярким и беспощадным.
Или это мой собственный след, оставшийся с прежних времен?
— А чтобы ты вдруг не передумал, — прошипел злобно колдун, — привяжу я тебя покрепче. Ишь ты, “мой собственный след”.
И Кощей снова на время исчез. Вернулся он со снопом папоротника, который нахлобучил на голову Ивану.
— Фуры-муры, Ёкура-мокура. Был Иван — стал Икван, было на душе легко и пусто — ляжет камень тяжелый.
Колдун схватил букву “К” и, аккуратно раздвинув имя Ивана, вписал ее сразу после заглавной. Потом он взял камень, положил его в душу бедняге, и сильно сдавил сердце.
— Сначала иди за букашкой. И помни, что сроку тебе — до зимы.